Экран соскучился по конструктивным композициям

— Не могу, странная вещь, не могу остановиться! Меня лихорадит! Неужели здесь я нашел то, за чем ехал? Это магическое слово — «истоки». Ты, верно, не понимаешь меня? Я слишком спешу, но хочу все сказать, настолько много всего. Я объясню. Ты видишь люстру? Этот четкий силуэт, эти резкие линии графики! Ничего лишнего, предельный лаконизм. Экран соскучился по конструктивным композициям. И вдруг, ты представь, экран! В эту четкую конструкцию вписывается символ, нечто неожиданное, как удар по клавишам в пустом зале. Я прошу тебя, вспомни, вспомни польские фильмы, их жестокость, садизм, возведенные до степени эстетической категории. Война — как ужас, крик отчаяния. Так и здесь — на едва не сорвавшейся люстре полуразложившийся труп. Неважно, кто. Нам не обязательно знать, за что его повесили, что сделано им перед смертью. Его тело — символ бессмысленности, выражение хаоса и беспорядка. Киноаппарат снимает все общим планом, снизу — так, чтобы виделся лик Христа, и обязательно — его глаза. Камера спирально поднимается вверх, переходит на крупный

план.