Вот поэзия!

Дайте я вас расцелую! Каково? Каково? Сосунки, выводки, зеленая молодежь — дорогой друг! Лицезрение волжских закатов, рассветов, загорающихся от солнечного луча, - нет! Это свыше! Вот поэзия! Вы позволите? В следующей моей картине вы будете моим помощником... Я прошу вас об этом! Я буду так рад! Дорогой вы мой! Мы синтезируем мой тридцатилетний опыт кинематографиста и вашу отвагу экспериментатора! Объединим достижения старого кинематографа, а он, вот он, перед вами, живехонек, с новым, современным, которого вы, несомненно, знаток! Вы понимаете?

Валериу с поклоном приподнял бокал. Но Бугштейн не отходил. — Я снимал фильм о Волге, но то была Волга горя, мытарей, Волга раскольников... Кроме того, я был во власти литературного представая о великой реке... Вы взглянули на нее такими детскими глазами, так свежо, это предстало, как откровение... Вам нет образца! В чем мысль, объясните, любоваться старыми медалями? Позолота тускнеет. - То есть толк, конечно, есть, но кто пойдет вперед? Нужно молодое, новое! Следует подкупающую достоверность разговорных фильмов — достоинства их ведь нельзя отрицать? — слить с поэзией и пластикой современных. Мой Друг, я заполучаю вас. Я пойду на разрыв с прежними...