В комнате у Аннушки

А сейчас без всякой видимой связи на память ей пришел прошлогодний стылый осенний день.

С незапамятных времен к «панкам» отошла небольшая часть сада, принадлежавшего обсерватории, и хоть проку от него, в общем-то, не было— стоило завязаться, налиться первым соком яблочку, как окрестные бонивуры обрывали кислую, сухоткой стягивающую рот зеленую картечь; все же «панки» как могли ухаживали за ним. Для Аннушки — окна ее комнатки выходили в сад — он был, как живой, вся ее жизнь состояла из чреды весеннего цветения яблонь и бесшумных листопадов в пору хладно-оловянного свечения неба.

Уже с марта, когда на слоисто прорушенный туманом-снегоедом наст ложились резкие кубовые тени, она начинала ждать пробуждения деревьев, а затем каждый день приносил ей тихую радость исполнения ее желаний почти ощутимым живым движением внутри стволов или розоватыми огоньками почек; и синички, неслышно перепархивая в переплетениях веток, наполняли сад едва уловимым звоном, и все сквозило на прохладном ветру, в ворохах облаков, пока над прогретой землей не проходила первая рябь цветения, и уже потом огромные клубы света истомно сомневали за Аннушкиным окном.