Мысли…

С каким-то подспудным и вместе с тем властно зазвучавшим чувством Аннушка поняла, что сейчас, вот здесь, среди изуродованных, страдальчески молчащих деревьев в ней сошлись все три человека, или их тени,— мама, отец, она сама, сошелся ее, и только ее, ничей больше, мир, и все это ей надо уберечь, иначе она не сможет стоять на земле.

Это не было зашитой, да ее уже и не повергало в страх нависшее над ней пожарище, ее чувство ушло в сокрытую при обыденном, праздном состоянии духа глубину сознания.

Незаметно для нее самой, как проблеск ясного неба в грозовую тьму, в ней вспыхнуло ощущение предначертанной ей доли, и незнакомая раньше решимость отрезвила ее. Она оглядела немилосердно разъятую землю, теряющиеся вдали скопления безобразно оголенных обрубков ветвей, со щемящей болью зная, что это начало.

Она стояла перед Антоном, улыбалась ему, не отдернула рук, когда он взял их в свои теплые ладони, хотя тут же вспомнила тот совершенно нереальный теперь «театральный» вечер. Она понимала, что сейчас так надо: Антон уезжает на фронт, и пусть он едет с легким сердцем. Это простодушное тайное лицемерие перед собой и перед ним не угнетало ее, только все время она испытывала желание, чтобы скорее уж подавали состав.