Сама бессмыслица

— Неужели, — продолжал монолог Рудольф, — это не заменит сотни плакатов с жирными голубями, с веточками палестинских пальм? Неужели В этом не воплотится трагедия современности? Готовящийся новый ад, но ад без суда — бессмысленная, слепая жестокость? Неужели сама бессмыслица изображения не выразит хаоса будущей всемирной бойни? Наконец, неужели в этом не синтезируется живопись и кинематограф, уничтожающие плоский натурализм? Ты понимаешь меня?..

Однако в соборе Василия не было. Не дослушав Рудольфа, он тихо вышел и, обойдя храм с востока, неспешно прохаживался среди монастырских строений. Солнце светило по-прежнему. Известковый покров нестерпимо слепил глаза. Невысокая ограда опоясывала монастырь, выведенная по самому краю девонской скалы. Кое-где стена осела или разрушилась. Отыскав пролом, Василий, цепляясь за выступы камней, вскарабкался на ограду. Ее толщина равнялась человеческому шагу — псковские монастыри одновременно являлись порубежными крепостями. Из расщелин ограды лезла трава.