с Аннушкой

Отец и сам приносил домой такие листы — бракованные, не нужные в производстве пробы подгонки красок, и отдавал их Аннушке. Она шла с ними на веранду и раздавала их всем хозяйкам — и маме, и Марии Федоровне, и Нине Вильгельмовне, и те, оторвавшись от кастрюль и примусов, тут же начинали менять бумагу, которой застилали свои полочки и шкафы. Слово «Зубровка» на картинке с изображением быка тщательно заламывалось.

Вот это и был добрый свет, который продолжал тянуться и тянуться к Аннушке, как свет давно погасшей звезды.

Или вот еще летние воскресные походы к дяде Грише на семстанцию. Белый домик станции стоял на самом краю города, и вплотную к нему подступали колхозные поля, солнце падало с неба на бронзовые чащи ржи, и под раскаленной, замершей в зное стрельчатой стеной прятались в тени обесцвеченные жарой васильки, а горизонт пропадал средь островков тополей в блеклой, текучей дали.

Неподалеку раскинулись белые хаты села, оно было почти пригородом; по воскресеньям там собирались большие базары, и часто к Григорию Ивановичу с Аннушкой присоединялись мама и Мария Федоровна, для них это был лучший праздник — сходить в село на базар. Аннушка не шла с ними, оставалась с Григорием Ивановичем на сем-станции и долго смотрела вслед двум женщинам, одетым в белое, медленно уплывающим по дороге меж стенок жита к размытому зноем селу.